Неточные совпадения
Сидит и
черту молится,
Чтоб до
смерти ухлопали
Которого-нибудь!
— А и вправду! — сказал Ноздрев. —
Смерть не люблю таких растепелей! [Растепель (от «растеплить») — рохля, кислый.] — и прибавил вслух: — Ну,
черт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк! [qетюк — слово, обидное для мужчины, происходит от q — буквы, почитаемой некоторыми неприличною буквою. (Прим. Н.В. Гоголя.)]
— О
смерти думать — бесполезно. О жизни — тоже. Надобно просто — жить, и — больше никаких
чертей.
Но
чертить зрачки, носы, линии лба, ушей и рук по сту раз — ему было до
смерти скучно.
Спустя немного времени один за другим начали умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло.
Смерть уносила одного человека за другим. Очевидно,
черт поселился в самом жилище. Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
У меня никогда не было особенно страха
смерти, это не моя
черта.
— Я, право, сестра, сам бы давно ее спровадил, да ведь знаешь мой характер дурацкий, сцен этих
смерть боюсь. Ведь из себя выйду,
черт знает что наделаю.
Ах, нет, их раны, их страдания, их
смерть — все это к
черту!
— Варвары,
черти, бейте на
смерть. Не боюсь вас.
В нем совмещались именно те простые, но трогательные и глубокие
черты, которые даже и в его времена гораздо чаще встречались в рядовых, чем в офицерах, те чисто русские, мужицкие
черты, которые в соединении дают возвышенный образ, делавший иногда нашего солдата не только непобедимым, но и великомучеником, почти святым, —
черты, состоявшие из бесхитростной, наивной веры, ясного, добродушно-веселого взгляда на жизнь, холодной и деловой отваги, покорства перед лицом
смерти, жалости к побежденному, бесконечного терпения и поразительной физической и нравственной выносливости.
— Оно точно-с, — отвечал письмоводитель, но как-то вяло, как будто ему до
смерти хотелось спать, — многие нынче в
черта не веруют!
Пришедши в свой небольшой кабинет, женевец запер дверь, вытащил из-под дивана свой пыльный чемоданчик, обтер его и начал укладывать свои сокровища, с любовью пересматривая их; эти сокровища обличали как-то въявь всю бесконечную нежность этого человека: у него хранился бережно завернутый портфель; портфель этот, криво и косо сделанный, склеил для женевца двенадцатилетний Володя к Новому году, тайком от него, ночью; сверху он налепил выдранный из какой-то книги портрет Вашингтона; далее у него хранился акварельный портрет четырнадцатилетнего Володи: он был нарисован с открытой шеей, загорелый, с пробивающейся мыслию в глазах и с тем видом, полным упования, надежды, который у него сохранился еще лет на пять, а потом мелькал в редкие минуты, как солнце в Петербурге, как что-то прошедшее, не прилаживающееся ко всем прочим
чертам; еще были у него серебряные математические инструменты, подаренные ему стариком дядей; его же огромная черепаховая табакерка, на которой было вытиснено изображение праздника при федерализации, принадлежавшая старику и лежавшая всегда возле него, — ее женевец купил после
смерти старика у его камердинера.
— Да знаешь ли, что этот мальчишка обидел меня за столом при пане Тишкевиче и всех моих гостях? Вспомить не могу!.. — продолжал Кручина, засверкав глазами. — Этот щенок осмелился угрожать мне… и ты хочешь, чтоб я удовольствовался его
смертью… Нет,
черт возьми! я хотел и теперь еще хочу уморить его в кандалах: пусть он тает как свеча, пусть, умирая понемногу, узнает, каково оскорбить боярина Шалонского!
Меня после
смерти —
Не утащат
черти!
Я живой того добьюсь,
Как до чёртиков напьюсь!
— И пусть уходит,
черт с ней! Второй вал выпустят из Ревды. Не один наш караван омелеет, а на людях и
смерть красна. Да, я не успел вам сказать: об нашу убитую барку другая убилась… Понимаете, как на пасхе яйцами ребятишки бьются: чик — и готово!.. А я разве бог? Ну скажите ради бога, что я могу поделать?..
Телятев. Ну,
черт с тобой! Ты мне надоел. Давай стреляться! (Проходит к пистолетам и прислушивается у двери.) Вот что: перед
смертью попробуем спрятаться за печку!
Он действительно болел: ужасная и внезапная
смерть Олухова сильно поразила его, так как он сам в пьяном виде очень легко мог
черт знает откуда и
черт знает зачем кувырнуться вниз головой.
Прохор(сел). Ах,
черт… Не отвертелся капитан. Вот те и Железновы! Вот те и Храповы, старинна честная фамилия! Дожили! Довел капитан наше судно. Ой, будет срама! По
смерть всем нам срама хватит.
И Вадим пристально, с участием всматривался в эти
черты, отлитые в какую-то особенную форму величия и благородства, исчерченные когтями времени и страданий, старинных страданий, слившихся с его жизнью, как сливаются две однородные жидкости; но последние, самые жестокие удары судьбы не оставили никакого следа на челе старика; его большие серые глаза, осененные тяжелыми веками, медленно, строго пробегали картину, развернутую перед ними случайно; ни близость
смерти, ни досада, ни ненависть, ничто не могло, казалось, отуманить этого спокойного, всепроникающего взгляда; но вот он обратил их в внутренность кибитки, — и что же, две крупные слезы засверкав невольно выбежали на седые ресницы и чуть-чуть не упали на поднявшуюся грудь его; Вадим стал всматриваться с большим вниманием.
И были все ее
чертыИсполнены той красоты,
Как мрамор, чуждой выраженья,
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как
смерть сама.
— Отцы… уморили! Ох,
смерть моя!.. — доносился чей-то хриплый голос из глубины одной повозки. — Ослобоните, отцы… Дьякон раздавил совсем… Эй,
черт, вставай!..
Несчастная! даже
смерть ее не пожалела; не придала ей — не говорю уже красоты, но даже той тишины, умиленной и умилительной тишины, которая так часто встречается на
чертах усопших.
Сперва все шло довольно тихо, не без оттенка унылости; уста жевали, рюмки опорожнялись, но слышались и вздохи, быть может, пищеварительные, а быть может, и сочувственные; упоминалась
смерть, обращалось внимание на краткость человеческой жизни, на бренность земных надежд; офицер путей сообщения рассказал какой-то, правда военный, но наставительный анекдот; батюшка в камилавке одобрил его и сам сообщил любопытную
черту из жития преподобного Ивана Воина; другой батюшка, с прекрасно причесанными волосами, хоть обращал больше внимания на кушанья, однако также произнес нечто наставительное насчет девической непорочности; но понемногу все изменилось.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась
И до
смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица...
В огне и громе, в дожде огненных искр работают почерневшие люди, — кажется, что нет им места здесь, ибо всё вокруг грозит испепелить пламенной
смертью, задавить тяжким железом; всё оглушает и слепит, сушит кровь нестерпимая жара, а они спокойно делают своё дело, возятся хозяйски уверенно, как
черти в аду, ничего не боясь, всё зная.
— Да, она любит и понимает. Если после моей
смерти ей достанется сад и она будет хозяйкой, то, конечно, лучшего и желать нельзя. Ну, а если, не дай бог, она выйдет замуж? — зашептал Егор Семеныч и испуганно посмотрел на Коврина. — То-то вот и есть! Выйдет замуж, пойдут дети, тут уже о саде некогда думать. Я чего боюсь главным образом: выйдет за какого-нибудь молодца, а тот сжадничает и сдаст сад в аренду торговкам, и все пойдет к
черту в первый же год! В нашем деле бабы — бич божий!
Я ее дразнить люблю: «Сколько, говорю, ни молись и ни жги лампад, а
черти тебя ожидают!» Боится она
чертей,
смерти боится!
Слушай: платить обязались
чертиМне оброк по самой моей
смерти;
Лучшего б не надобно дохода,
Да есть на них недоимки за три года.
«Сердечный ты мой!
Натерпелся ты горя живой,
Да пришлося терпеть и по
смерти…
То случится проклятый пожар,
То теперь наскакали вдруг —
черти!
Вот уж подлинно бедный Макар!
Дом-то, где его тело стояло,
Загорелся, — забыли о нем, —
Я схватилась: побились немало,
Да спасли-таки гроб целиком,
Так опять неудача сегодня!
Видно, участь его такова…
Расходилась рука-то господня,
Не удержишь...
Прелестные
черты! когда б печаль
И
смерть не истощили их
Красы до половины — что за бледность!
Дурнопечин(один).Убить, говорит, я вас приходил, — экую шуточку сказал: убить приходил. Если уж очень будут напирать, так придется, как ни противна мне эта госпожа, жениться на ней, потому что все-таки это лучше
смерти. Отлично, бесподобно устроил дела своп: полименья лишаюсь, да еще в брак вступаю
черт знает с кем...
Дурнопечин(с жадностью начинает есть).Фу, канальство, как аппетит возбудился. Эй,
черт возьми, начну катать все: что будет, то будет; двух
смертей не бывать, а одной не миновать!
Булычов. И погибнет царство, где смрад. Ничего не вижу… (Встал, держась за стол, протирает глаза.) Царствие твое… Какое царствие? Звери! Царствие… Отче наш… Нет… плохо! Какой ты мне отец, если на
смерть осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай — все! А я — зачем? (Покачнулся.) Ну? Что, Егор? (Хрипло кричит.) Шура… Глаха — доктора! Эй… кто-нибудь,
черти! Егор… Булычов… Егор!..
Мертвенно-бледные
черты были спокойны. Потускневшие глаза смотрели вверх, на вечернее небо, и на лице виднелось то особенное выражение недоумения и как будто вопроса, которое
смерть оставляет иногда как последнее движение улетающей жизни… Лицо было чисто, не запятнано кровью.
—
Черт их знает, эти татара! вот и смеялся, кажется, а
смерть как скучно! Какову он конфетку Надежде Лаврентьев не подарил? заметил?
К нему Арсений подошел,
И руки сжатые развел,
И поднял голову с земли;
Две яркие слезы текли
Из побелевших мутных глаз,
Собой лишь светлы, как алмаз.
Спокойны были все
черты,
Исполнены той красоты,
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как
смерть сама.
Есть одно: его часто — нет, но когда оно есть, оно, якобы вторичное, сильнее всего первичного: страха, страсти и даже
смерти: такт. Пугать батюшку
чертом, смешить догом и огорошивать балериной было не-прилично. Неприлично же, для батюшки, все, что непривычно. На исповеди я должна быть как все.
Судебно-медицинское вскрытие, произведенное в моем присутствии «щуром» и земским врачом, на другой день после
смерти Ольги, дало в конечном результате очень длинный протокол, который привожу здесь в общих
чертах.
«Ясно чувствовалась та строгая, грозная и неуловимая
черта, которая разделяет два неприятельских войска. Один шаг за эту
черту и — неизвестность, страдания и
смерть. И что там? Кто там? Никто не знает, и хочется знать, и страшно перейти эту
черту, и хочется перейти ее… А сам силен, здоров, весел и раздражен, и окружен такими же здоровыми и раздраженно-оживленными людьми. Чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему, происходящему в эти минуты».
«До последнего конца своего (читал генерал) она не возроптала и не укорила Провидение даже за то, что не могла осенить себя крестным знамением правой руки, но должна была делать это левою, чем и доказала, что у иных людей, против всякого поверья, и с левой стороны
черта нет, а у иных он и десницею орудует, как у любезного духовного сына моего Павла Николаевича, который пред
смертью и с Богом пококетничал.
—
Черт их знает: он говорит: «не ровен час». Случай, говорит, где-то был, что бабы убили приказчика, который им попался навстречу: эти дуры думают, что «коровья
смерть» прикидывается мужчиной. Вот вы, любезный Светозар Владенович, как специалист по этой части… Ага! да он спит.
Потом промелькнуло залитое слезами лицо матери, благословляющей и целующей его перед походом, и
черты отца-калеки в кресле, и глаза Милицы, далекой Милицы, которая будет, конечно, поминать в своих молитвах погибшего солдатской
смертью его, — Иоле…
Впоследствии, когда я после
смерти А.И.Герцена и знакомства с ним в Париже (в зиму 1868–1870 года) стал сходиться с Кавелиным, я находил между ними обоими сходство — не по
чертам лица, а по всему облику, фигуре, манерам, а главное, голосу и языку истых москвичей и одной и той же почти эпохи.
Наташа тогда еще мало участвовала в общих беседах, больше молчала, но впоследствии, когда мне приводилось видеться с нею уже после
смерти А. И., в ней я находил и его духовную дочь, полную сознания — какого отца она потеряла. И
чертами лица она всего больше походила на него.
— Не обязан я кормить вас, дармоеды! Я не миллионщик какой, чтоб вы меня объедали и опивали! Мне самому есть нечего, одры поганые, чтоб вас холера забрала! Ни радости мне от вас, ни корысти, а одно только горе и разоренье! Почему вы не околеваете? Что вы за такие персоны, что вас даже и
смерть не берет? Живите,
чёрт с вами, но не желаю вас кормить! Довольно с меня! Не желаю!
Это она.
Смерть унесла с собою страшные следы ее жестокой болезни. Лицо прояснилось, просветлело, и выражение бесконечного покоя легло на юные
черты.
— И того достаточно. Ведь они жили так, что
чертям было тошно, да говорят иногда он ей отваливал громадные куши на всевозможные прихоти. Под конец жизни он стал, впрочем, гораздо скупее, и между ними был полный разлад. Потом, — тут молодой человек понизил голос, так что Осип Федорович, заинтересованный этою историею, напряг слух, чтобы расслышать его слова, — ты, вероятно, слышал, Пьер, говорили, будто бы старик умер не своею
смертью.
Пока предали земле останки того, кого называли на ней Ранеевым
смерть пощадила
черты доброго лица его.
— Я приношу это знамя легиону могилевского воеводы Топора (пана Жвирждовского), — сказала красавица, — вы знаете, что я после
смерти мужа до сих пор отказывала в руке моей всем ее искателям. Тот, кто водрузит это знамя на куполе смоленского собора, хоть бы он был не лучше
черта, получит с этой рукой мое богатство и сердце. Клянусь в том всеми небесными и адскими силами.
— Эй, послушай, — заговорил он. — Как у тебя глаза-то приросли к деньгам: так и впился в них, что не оттянешь ничем! Сколько не пересчитывай, этим не прибавишь! Да и на что тебе больше? Их и так столько у тебя, что до страшного суда не проживешь, а тогда от
смерти не откупишься;
черти же и в долг поверят, — по знакомству, — а не то на них настрочишь челобитную…